Раймон-Эмерик-Филипп-Жозеф де Монтескью-Фезансак (26 января 1784 г., Париж - 18 ноября 1867 г., замок Мортье в Моннэ [департамент Эндр-и-Луара]), 2-й герцог де Монтескью (1832 г.), генерал-лейтенант (30 июля 1823 г.). В начале Россий-ской кампании -барон Империи (с 12 сентября 1809 г.), начальник эскадрона (с 5 ок-тября 1809 г.) и адъютант маршала Л.-А. Бертье, князя Нёвшательского (с 25 февраля 1812 г.). После сражения при Москве-реке (Бородине) назначен полковником 4-го ли-нейного пехотного полка (11 сентября 1812 г.). Бригадный генерал с 4 марта 1813 г.
M. de Fezensac, lieutenant-général. Journal de la campagne de Russie en 1812. Tours :
Alfred Mame et Cie, 1849. P. 108-125. [Г-н де Фезансак, генерал-лейтенант. Жур-нал Российского похода в 1812 г. Тур, Альфред Мам и компания, 1849. С. 108-125]
ГЛАВА IV.
ПРЕБЫВАНИЕ В СМОЛЕНСКЕ И ОТСТУПЛЕНИЕ ДО КРАСНОГО.
[…]
18-го [ноября - А.В.] утром мы выступили из Корытни и двинулись к Красному; несколько казачьих эскадронов, приблизившись со стороны этого города, стали бес-покоить 2-ю дивизию, шедшую в авангарде [это была 11-я пехотная дивизия под ко-мандованием дивизионного генерала Жана-Никола Разу, то есть вторая дивизия 3-го корпуса Великой Армии - А.В.]. Это появление казаков не имело никакого значения: мы к ним привыкли, и нескольких ружейных выстрелов бывало достаточно, чтобы рас-сеять их. Но вскоре наш авангард встретил дивизию генерала Рикара
(1), принадле-жавшую к 1-му корпусу, которая оставалась позади [своего корпуса - А.В.] и была от-брошена на нас. Маршал [Мишель Ней, командир 3-го корпуса Великой Армии - А.В.] собрал все остатки этой дивизии и под покровом тумана, который благоприятствовал нашему маршу, скрывая нашу малочисленность, он приблизился к неприятелю, пока выстрел из пушки не заставил его остановиться. Русская армия, выстроенная в бое-вой порядок, преграждала нам путь; тут только узнали мы, что отрезаны от остальной армии и что спасения нам надо искать лишь в нашем отчаянии.
ГЛАВА V.
ОТСТУПЛЕНИЕ ОТ КРАСНОГО ДО ОРШИ.
[…]
Около середины ночи мы снялись с лагеря, чтобы перейти Днепр, оставив не-приятелю артиллерию, багаж, всякого рода повозки и раненых, которые не могли хо-дить. Г-н де Бриквиль [автор реляции, помещенной нами выше - А.В.], опасно ране-ный накануне, переправился через Днепр, ползя на коленях ; я поручил его двум сапе-рам, которым удалось спасти его. Лед был настолько тонок, что лишь очень неболь-шое количество лошадей могло пройти по нему; войска построились на другом берегу реки.
Первый план маршала уже увенчался успехом; Днепр был перейден, но мы бы-ли более чем в 15 лье [66,6 км - А.В.] от Орши. Нею нужно было прибыть туда прежде, чем оттуда выступит французская армия ; приходилось идти по незнакомым местам, отбивая атаки неприятеля с горстью пехотинцев, изнуренных усталостью, без кавале-рии и артиллерии. Марш начался при благоприятных предзнаменованиях. Мы нашли в одной деревне [Гусиное, ныне Гусино -А.В.] спящих казаков и взяли их в плен. 19-го, с первыми лучами рассвета, мы двинулись по дороге на Любавичи. Лишь на несколь-ко минут мы были задержаны переправой через встретившийся нам поток и несколь-кими казачьими постами, которые отступили при нашем приближении. В полдень мы достигли двух расположенных на возвышенности деревень, обитатели которых едва успели скрыться, оставив нам свои съестные припасы.
Солдаты предавались весе-лью, вызванному этим моментом изобилия, когда вдруг раздался крик: "К оружию !" Противник приближался и оттеснил наши аванпосты. Войска вышли из деревень, построились в колонну и двинулись в путь в присутствии неприятеля. Но это уже были не кучки из нескольких казаков, вроде тех, что мы встречали до того момента; это бы-ли целые эскадроны, маневрировавшие в порядке и возглавляемые самим генералом Платовым. Наши стрелки задержали их; колонны ускорили шаг, принимая необходи-мые меры против кавалерии. Несмотря на многочисленность этой конницы, мы ее ни-сколько не боялись, потому что казаки никогда не решались по настоящему атаковать пехотное каре. Однако вскоре несколько орудий, поставленных в батарею, открыли огонь по нашим колоннам. Эта артиллерия следовала за движением кавалерии и пе-ревозилась на санях всюду, где она могла быть полезной.
Вплоть до сумерек маршал Ней не прекращал борьбы со столькими препятствиями, пользуясь малейшими усло-виями местности. Среди ядер, падавших в наши ряды, и несмотря на крики казаков, на их демонстративные атаки, мы двигались тем же шагом. Ночь приближалась, не-приятель удвоил усилия. Пришлось оставить дорогу и броситься налево вдоль лесов, окаймлявших Днепр. Эти леса уже захватили казаки; 4-й и 18-й полки под предводи-тельством генерала д'Энена
(2) получили задание выбить их оттуда. Тем временем неприятельская артиллерия заняла противоположный берег оврага, через который мы должны были пройти. Именно там генерал Платов рассчитывал истребить всех нас.
Я последовал за своим полком в лес. Казаки удалились; но лес был большой и довольно густой, приходилось оборачиваться во все стороны, чтобы ограждать себя от неожиданностей. Наступила ночь; мы ничего не слыхали вокруг себя; было более чем вероятно, что маршал Ней продолжал двигаться вперед. Я посоветовал генералу д'Энену следовать за ним ; он отказался, боясь упреков со стороны маршала за само-вольное оставление поста. В этот момент сильные крики, свидетельствовавшие об атаке, послышались впереди нас и уже на некотором расстоянии; становилось несом-ненным, что наша колонна продолжала свой путь и что нам предстояло быть отрезан-ным от Нея. Я удвоил свои настояния, уверяя генерала, что маршал, которого я хоро-шо знал, не пошлет ему приказа, потому что он предоставлял каждому командиру действовать сообразно обстоятельствам; что, кроме того, он находится слишком да-леко, чтобы быть в состоянии сообщаться с нами, и что 18-й полк уже наверно давно отправился.
Генерал упорствовал в своем отказе; единственно, чего я мог добиться от него, — это отвести нас тому пункту, где должен был находиться 18-й полк, чтобы сохра-нить оба полка. 18-й полк уже ушел, и вместо него мы нашли эскадрон казаков.
Гене-рал д'Энен, убедившись слишком поздно в справедливости моих замечаний, решил, наконец, догнять колонну. Но мы уже исходили лес в стольких направлениях, что не могли найти дорогу ; костры, горевшие с разных сторон, еще больше запутывали и сбивали с толку. Мы посоветовались с офицерами моего полка, и двинулись в том направлении, какое указало большинство. Я не стану описывать всего, что нам при-шлось выстрадать в эту ужасную ночь. У меня оставалось не больше 100 человек [из 200 комбатантов, имевшихся в составе 4-го линейного пехотного полка 18 ноября сразу же после боя под Красным - А.В.], и мы находились на расстоянии более одного лье [4,44 км - А.В.] от арьергарда нашей колонны. Нужно было догнать его, пробива-ясь среди окружавших нас врагов. Приходилось идти быстро, чтобы наверстать поте-рянное время, и в достаточно строгом порядке, чтобы отбивать атаки казаков. Темнота ночи, неуверенность в направлении, которого мы держались, трудность пробирать-ся через лес — все это увеличивало наше затруднительное положение. Казаки крича-ли нам, чтобы мы сдавались, и стреляли в нас в упор; пораженных их пулями мы ос-тавляли на месте. У одного сержанта выстрелом из карабина была перебита нога. Он упал возле меня, хладнокровно сказав своим товарищам: "Вот еще один человек по-гибает ; возьмите мой ранец, он вам пригодится". Мы забрали его ранец и молча поки-нули его. Двое раненых офицеров имели ту же участь. Но я с беспокойством наблю-дал за впечатлением, которое производила такая ситуация на солдат и даже на офи-церов моего полка. Тот, кто был героем на поле битвы, проявлял беспокойство и тре-вогу ; настолько справедливо замечание, что условия, сопровождавшие опасность, пугают больше, чем сама опасность. Лишь очень немногие сохраняли столь необхо-димое для нас присутствие духа. Мне потребовался весь мой авторитет, чтобы сох-ранить порядок на марше и помешать солдатам покинуть ряды. Один офицер дал мне понять, что мы, вероятно, вынуждены будем сдаться. Я громким голосом сделал ему выговор, и тем более сурово, что это был заслуженный офицер, и такая строгость еще больше усиливала преподанный ему урок. Наконец, более чем через час мы вы-шли из леса и обнаружили, что Днепр находился слева от нас.
Таким образом, на-правление нашего дальнейшего движения было установлено, и это открытие оживило солдат минутной радостью ; я воспользовался этим, чтобы ободрить их и посовето-вать сохранять хладнокровие, которое одно только могло нас спасти. Генерал д'Энен приказал нам двинуться вдоль реки, чтобы помешать неприятелю обойти нас. Мы далеко еще не выпутались из опасного положения; мы уже не сомневались более в направлении нашего пути, но равнина, где мы шли, позволяла неприятелю атаковать нас всей массой и пустить в ход артиллерию. К счастью, наступила ночь, и орудия стреляли почти наугад. Время от времени казаки с громким криком подступали к нам: тогда мы останавливались, давали по ним ружейный залп и, отогнав их таким обра-зом, тотчас же снова пускались в путь. Этот марш продолжался на протяжении двух лье по очень неудобной местности: приходилось перебираться через овраги настоль-ко крутые, что еле удавалось вскарабкаться на противоположный берег, переправ-ляться через полузамерзшие ручьи, где вода доходила до колена. Ничто не могло сломить стойкости солдат; все время сохранялся самый строгий порядок, никто не покидал своих рядов. Генерал д'Энен, раненный картечью, скрывал это, чтобы не ли-шать солдат мужества, и с прежним рвением продолжал командовать. Конечно, ему можно поставить в упрек, что он слишком долго упорствовал, защищая лес у Днепра; но в столь затруднительных обстоятельствах ошибка простительна. Во всяком слу-чае, нельзя оспаривать храбрость и умение, с коими он вел нас в продолжение всего этого опасного перехода.
Преследование со стороны неприятеля наконец замедли-лось; мы заметили впереди себя на возвышенности несколько костров. То был арьер-гард маршала Нея, сделавший остановку в этом месте и снова отправлявшийся в путь; мы присоединились к нему и узнали, что маршал накануне атаковал неприя-тельскую артиллерию и заставил ее открыть ему дорогу.
Raymond-Aymeric-Philippe-Joseph de Montesquiou-Fezensac (26 janvier 1784, Paris - 18 novembre 1867, château de Mortier à Monnaie [département d'Indre-et-Loire]), 2e duc de Montesquiou (1832), lieutenant-général (30 juillet 1823). Au commencement de la campagne de Russie il est baron de l'Empire (depuis 12 septembre 1809), chef d'escadron (depuis 5 octobre 1809) et aide de camp du maréchal L.-A. Berthier, prince de Neuchâtel (depuis 25 février 1812). Après la bataille de la Moskowa (Borodino) il est nommé colonel du 4e régiment d'infanterie de ligne (le 11 septembre 1812). Général de brigade depuis 4 mars 1813.
M. de Fezensac, lieutenant-général. Journal de la campagne de Russie en 1812. Tours : Alfred Mame et Cie, 1849. P. 108-125.
CHAPITRE IV.
SÉJOUR A SMOLENSK ET RETRAITE JUSQU'A KRASNOI.
[…]
Le 18 [novembre - A.V.] au matin nous partîmes de Koritnya et marchâmes sur Krasnoi ; quelques escadrons de Cosaques harcelèrent, en approchant de cette ville, la 2e divi-sion qui marchait en tête [s'était la 11e division d'infanterie, commandée par le général de division Jean-Nicolas Razout, c'est-à-dire deuxième division du 3e corps de la Grande Ar-mée, - A.V.]. Cette apparition des Cosaques n'avait aucune importance; nous y étions accoutumés, et quelques coups de fusil suffisaient pour les écarter. Mais bientôt l'avant-garde rencontra la division du général Ricard
(1), appartenant au 1er corps, qui était restée en arrière [de son corps - A.V.] et qui venait d'être mise en déroute. Le maréchal [Michel Ney, commandant du 3e corps de la Grande Armée - A.V.] rallia les restes de cette division, et, à la faveur d'un brouillard qui favorisait notre marche en cachant notre petit nombre, il approcha de l'ennemi jusqu'à ce que le canon le forçât de s'arrêter. L'armée russe, rangée en bataille, fermait le passage de la route; nous apprîmes seulement alors que nous étions séparés du reste de l'armée, et que nous n'avions de salut que dans notre désespoir.
CHAPITRE V.
RETRAITE DE KRASNOI A ORCHA.
[…]
Vers le milieu de la nuit, on prit les armes pour passer le Dnieper en abandonnant à l'ennemi l'artillerie, les bagages, les voitures de toute espèce et les blessés qui ne pou-vaient marcher. M. de Briqueville [auteur de relation, placé ci-dessus - A.V.], dangereuse-ment blessé la veille, passa le Dnieper en se traînant sur ses genoux; je le confiai à deux sapeurs, qui vinrent à bout de le sauver. La glace était si peu épaisse, qu'un très-petit nombre de chevaux put passer; les troupes se reformèrent de l'autre côté du fleuve.
Déjà le succès venait de couronner le premier plan du maréchal; le Dnieper était passé, mais nous étions à plus de 15 lieues [66,6 km - A.V.] d'Orcha. Il fallait y arriver avant que l'armée française en fût partie; il fallait traverser des pays inconnus et résister aux attaques de l'ennemi avec une poignée de fantassins épuisés de fatigue, sans cavalerie ni artillerie. La marche commença sous d'heureux auspices. Nous trouvâmes des Cosaques endormis dans un village [Goussinoïe, à présent Goussino - A.V.] ; ils furent faits prisonniers. Le 19, aux premiers rayons du jour, nous suivîmes la route de Liubavitschi. À peine sommes-nous arrêtés quelques instants par le passage d'un torrent, et par quelques postes de Cosaques qui se replièrent à notre approche : à midi nous avions atteint deux villages situés sur une hauteur, et dont les habitants eurent à peine le temps de se sauver en nous abandonnant leurs provisions. Les soldats se livraient à la joie que cause un moment d'abondance, lorsque l'on entendit crier : aux armes ! L'ennemi s'avançait et venait de replier nos avant-postes. Les troupes sortirent des villages, se formèrent en colonne, et se remirent en marche en présence de l'ennemi.
Mais ce n'étaient plus quelques Cosaques comme ceux que nous avions rencontrés jusqu'à ce moment; c'étaient des escadrons entiers manoeuvrant en ordre, et commandés par le général
Platow lui-même. Nos tirailleurs les continrent; les colonnes pressèrent le pas en faisant leurs dispositions contre la cavalerie. Quelque nombreuse que fût cette cavalerie, nous ne la craignions guère, car jamais les Cosaques n'ont osé charger à fond un carré d'infanterie ; mais bientôt plusieurs pièces de canon en batterie ouvrirent leur feu sur nos colonnes. Cette artillerie suivait le mouvement de la cavalerie, et se transportât sur des traîneaux, partout où elle pouvait agir utilement. Jusqu'à la chute du jour, le maréchal Ney ne cessa de lutter contre tant d'obstacles, en profitant des moindres accidents du terrain. Au milieu des boulets qui tombaient dans nos rangs, et malgré les cris et les démonstrations d'attaque des Cosaques, nous marchions du même pas. La nuit approchait, l'ennemi redoubla d'efforts ; Il fallut quitter la route et se jeter à gauche le long des bois qui bordent le Dnieper. Déjà les Cosaques s'étaient emparés de ces bois; le 4e et le 18e, sous la conduite du général d'Hénin
(2), furent chargés de les en chasser. Pendant ce temps l'artillerie ennemie prit position sur le bord opposé d'un ravin que nous devions passer. C'était là que le général Platow comptait nous exterminer tous.
Je suivis mon régiment dans le bois. Les Cosaques s'éloignèrent ; mais le bois était profond et assez épais, il fallait faire face dans toutes les directions pour se garantir des surprises. La nuit vint, nous n'entendions plus rien autour de nous ; il était plus que probable que le maréchal Ney continuait de se porter en avant. Je conseillai au général d'Hénin de suivre son mouvement ; il s'y refusa pour éviter les reproches du maréchal y s'il quittait, sans son ordre, le poste ou il l'avait placé. Dans ce moment, de grands cris, qui annonçaient une charge, se firent entendre en avant de nous et déjà à quelque distance; il devenait donc certain que notre colonne continuait sa marche, et que nous allions en être coupés.
Je redoublai mes instances, en assurant le général d'Hénin que le maréchal, dont je connaissais bien la manière de servir, ne lui enverrait point d'ordre, parce qu'il s'en rapportait à chaque commandant de troupes pour agir selon les circonstances ; que, d'ailleurs, il était trop éloigné pour pouvoir maintenant communiquer avec nous, et que le 18e était déjà sûrement parti depuis longtemps. Le général persista dans son refus : tout ce que je pus obtenir fut qu'il nous conduisit au point où devait être le 18e pour réunir les deux régiments. Le 18e était parti, et nous trouvâmes à sa place un escadron de Cosaques. Le général d'Hénin, convaincu trop tard de la justesse de mes observations, voulut enfin rejoindre la colonne. Mais nous avions parcouru le bois dans des directions si diverses, que nous ne pouvions plus reconnaître notre chemin; les feux que l'on voyait allumés de différents côtés servaient encore à nous égarer.
Les officiers de mon régiment furent consultés, et l'on suivit la direction que le plus grand nombre d'entre eux indiqua. Je n'entreprendrai point de peindre tout ce que nous eûmes à souffrir pendant cette nuit cruelle. Je n'avais pas plus de 100 hommes [des 200 combattants, dont le 4e régiment d'infanterie de ligne était composé le 18 novembre immédiatement après le combat de Krasnoïe - A.V.], et nous nous trouvions à plus d'une lieue en arrière de notre colonne. Il fallait la rejoindre au milieu des ennemis qui nous entouraient. Il fallait marcher assez rapidement pour réparer le temps perdu, et assez en ordre pour résister aux attaques des Cosaques. L'obscurité de la nuit, l'incertitude de la direction que nous suivions, la difficulté de marcher à travers bois, tout augmentait notre embarras. Les Cosaques nous criaient de nous rendre, et tiraient à bout portant au milieu de nous ; ceux qui étaient frappés restaient abandonnés. Un sergent eut la jambe fracassée d'un coup de carabine.
Il tomba à côté de moi, en disant froidement à ses camarades : Voilà un homme perdu ; prenez mon sac, vous en profiterez. On prit son sac, et nous l'abandonnâmes en silence. Deux officiers blessés eurent le même sort. J'observais cependant avec inquiétude l'impression que cette situation causait aux soldats, et même aux officiers de mon régiment. Tel qui avait été un héros sur le champ de bataille, paraissait alors inquiet et troublé; tant il est vrai que les circonstances du danger effrayent souvent plus que le danger lui-même. Un très-petit nombre conservaient la présence d'esprit qui nous était si nécessaire. J'eus besoin de toute mon autorité pour maintenir l'ordre dans la marche, et pour empêcher chacun de quitter son rang. Un officier osa même faire entendre que nous serions peut-être forcés de nous rendre. Je le réprimandai à haute voix, et d'autant plus sévèrement que c'était un officier de mérite, ce qui rendait la leçon plus frappante. Enfin, après plus d'une heure, nous sortîmes du bois, et nous trouvâmes le Dnieper à notre gauche. La direction était donc assurée, et cette découverte donna aux soldats un moment de joie dont je profitai pour les encourager et leur recommander le sang-froid, qui seul pouvait nous sauver.
Le général d'Hénin nous remit en marche le long du fleuve pour empêcher l'ennemi de nous tourner. Nous étions loin d'être hors d'affaire; nous n'avions plus de doutes sur notre direction, mais la plaine dans laquelle nous marchions permettait à l'ennemi de nous attaquer en masse et de se servir de son artillerie. Heureusement il faisait nuit, l'artillerie tirait un peu au hasard. De temps en temps, les Cosaques s'approchaient avec de grands cris ; nous nous arrêtions alors pour les repousser à coups de fusil, et nous repartions aussitôt. Cette marche dura deux lieues dans des terrains difficiles, en franchissant des ravins si escarpés, qu'il fallait les plus grands efforts pour remonter le bord opposé, et en passant des ruisseaux à demi gelés où l'on avait de l'eau jusqu'aux genoux. Rien ne put ébranler la constance des soldats ; le plus grand ordre fut toujours observé ; aucun homme ne quitta son rang. Le général d'Hénin, blessé d'un éclat de mitraille, n'en voulut rien dire pour ne pas décourager les soldats, et continua de s'occuper du commandement avec le même zèle. Sans doute on peut lui reprocher de s'être obstiné trop longtemps à défendre le bois du Dniéper ; mais dans des moments si difficiles, l'erreur est pardonnable. Ce qu'on ne contestera pas du moins, c'est la bravoure et l'intelligence avec lesquelles il nous a guidés tant qu'a duré cette marche périlleuse. La poursuite de l'ennemi se ralentit enfin; on découvrit quelques feux sur une hauteur en avant de nous. C'était l'arrière-garde du maréchal Ney, qui avait fait halte en cet endroit ; et qui se remettait en marche ; nous nous réunîmes à elle, et nous apprîmes que le maréchal avait marché la veille sur l'artillerie ennemie, et l'avait forcée de lui céder le passage.
News 
